Article
Взаимовлияние этических и институциональных трансформаций: кейс китайских реформ
Annotation
| DOI | 10.31696/2618-7302-2020-4-257-268 | |
|
|
published | |
| Author(s) | ||
| Magazine | ||
| Section | Исторические и политические науки//Экономика и политика стран Азии и Африки в XX и XXI вВ. | |
| Pages | 257 - 268 | |
| Annotation | Китайские экономические реформы, начало которым было положено в самом конце 1978 г., стали своего рода историей успеха транзита экономической системы от институтов планового регулирования к рыночным институтам, пусть и со множеством оговорок. Сам факт того, что рыночные трансформации социалистической экономики не стали причиной экономического кризиса, но, напротив, способствовали долгосрочному и стремительному экономическому росту, привлекает неизменное внимание научного сообщества. Изучению особенностей и обстоятельств экономических трансформаций посвящено значительное число работ. Ключевые исследования этой темы сосредоточены преимущественно на двух направлениях: рассмотрения экономических реформ как управляемого на политическом уровне процесса внедрения элементов рынка в социалистическую систему и, напротив, анализа реформ в Китае как сопряжения политических решений партии и фундаментальных общественных изменений, шедших снизу вне рамок признаваемого государством легального поля экономической деятельности. В первом случае на первый план выходит технологический аспект реализации реформаторских стратегий, и китайские реформы рассматриваются как лучший из возможных примеров градуалистской стратегии реформ, противопоставляемой шоковой терапии. Во втором случае центральной становится политическая проблема признания партией организованных обществом элементов рынка. Как правило, вне фокуса внимания оказываются проблемы культурных и этических изменений, пришедшихся на годы интенсивных рыночных преобразований. Вместе с тем, выход из эпохи маоизма, на уровне идеологии и этики отрицавшего капитализм как приемлемый вариант экономической системы и поведения, не мог не быть сопряжен с фундаментальными трансформациями общественного восприятия капитализма как такового. В представленной статье мы рассматриваем вопрос изменений этического восприятия капитализма в период реализации политики реформ и открытости в Китае и ставим вопрос о возможности рассмотрения взаимовлияния этических и институциональных трансформаций на примере реформ. | |
| For citation: | Волынский А. И. Взаимовлияние этических и институциональных трансформаций: кейс китайских реформ. Вестник Института востоковедения РАН. 2020. № 4. С. 257–268. DOI: 10.31696/2618-7302-2020-4-257-268 | |
|
|
||
| Received | 20.01.2021 | |
| Publication date | ||
| Скачать DOC Скачать DOCX Скачать JATS | ||
| Статья |
DOI: 10.31696/2618-7302-2020-4-257-268 ВЗАИМОВЛИЯНИЕ ЭТИЧЕСКИХ И ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫХ ТРАНСФОРМАЦИЙ: КЕЙС КИТАЙСКИХ РЕФОРМ © 2020 А. И. Волынский[1] Китайские экономические реформы, начало которым было положено в самом конце 1978 г., стали своего рода историей успеха транзита экономической системы от институтов планового регулирования к рыночным институтам, пусть и со множеством оговорок. Сам факт того, что рыночные трансформации социалистической экономики не стали причиной экономического кризиса, но, напротив, способствовали долгосрочному и стремительному экономическому росту, привлекает неизменное внимание научного сообщества. Изучению особенностей и обстоятельств экономических трансформаций посвящено значительное число работ. Ключевые исследования этой темы сосредоточены преимущественно на двух направлениях: рассмотрения экономических реформ как управляемого на политическом уровне процесса внедрения элементов рынка в социалистическую систему и, напротив, анализа реформ в Китае как сопряжения политических решений партии и фундаментальных общественных изменений, шедших снизу вне рамок признаваемого государством легального поля экономической деятельности. В первом случае на первый план выходит технологический аспект реализации реформаторских стратегий, и китайские реформы рассматриваются как лучший из возможных примеров градуалистской стратегии реформ, противопоставляемой шоковой терапии. Во втором случае центральной становится политическая проблема признания партией организованных обществом элементов рынка. Как правило, вне фокуса внимания оказываются проблемы культурных и этических изменений, пришедшихся на годы интенсивных рыночных преобразований. Вместе с тем, выход из эпохи маоизма, на уровне идеологии и этики отрицавшего капитализм как приемлемый вариант экономической системы и поведения, не мог не быть сопряжен с фундаментальными трансформациями общественного восприятия капитализма как такового. В представленной статье мы рассматриваем вопрос изменений этического восприятия капитализма в период реализации политики реформ и открытости в Китае и ставим вопрос о возможности рассмотрения взаимовлияния этических и институциональных трансформаций на примере реформ. Ключевые слова: Китай, институты, институциональные реформы, экономические реформы. Для цитирования: Волынский А. И. Взаимовлияние этических и институциональных трансформаций: кейс китайских реформ. Вестник Института востоковедения РАН. 2020. № 4. С. 257–268. DOI: 10.31696/2618-7302-2020-4-257-268 THE INTERPLAY OF ETHICAL AND INSTITUTIONAL TRANSFORMATIONS: THE CASE OF CHINESE REFORMS А. I. Volynskii The Chinese ‘reforms and opening up’ policy became a kind of success story of the transition of planned regulation to market institutions, albeit with many reservations. The market transformations of the socialist economy did not cause the economic crisis, but, on the contrary, contributed to long-term and rapid economic growth, attracting attention from the academic community. A great number of works focus on the study of the features and circumstances of economic transformations. Key research on this topic looks mainly into two areas; on the one hand, considering economic reforms as a politically controlled process of introducing market elements into socialist system and, on the other hand, considering reforms in China as a combination of political party decisions and fundamental social changes outside the framework of the state recognized legal field of economic activity. In the first case, the technological aspect of the implementation of reform strategies comes to the fore, and Chinese reforms are considered as the best possible example of a gradualist reform strategy opposed to shock therapy. In the second case, the political problem of the party’s recognition of market elements organized by society becomes central. Out of focus go problems of cultural and ethical changes that occurred during the years of intense market transformations. At the level of ideology and ethics Maoism denied capitalism as an acceptable version of social structure. The farewell to Maoist era was accompanied by fundamental transformation of public perception of capitalism as such. This article considers changes in the ethical perception of capitalism during the implementation of ‘reforms and opening up’ in China. We use the example of reforms to pose the question of the mutual influence of ethical in institutional transformations. Keywords: China, institutions, institutional reforms, economic reforms. For citation: Volynskii A. I. The Interplay of Ethical and Institutional Transformations: The Case of Chinese Reforms. Vestnik Instituta vostokovedenija RAN. 2020. 4. Pp. 257–268. DOI: 10.31696/2618-7302-2020-4-257-268 Тема экономических реформ в Китае, начало которым было положено еще в самом конце 1978 г., неизменно привлекает внимание специалистов, изучающих как собственно экономические, так и политические аспекты транзита постмаоистского Китая к рыночной экономике. Реформы в Китае едва ли можно назвать малоизученными: подробный анализ историографии проблемы мог бы стать основой отдельной монографии. Устойчивость интереса не просто к самой экономике КНР, но к истории ее реформирования, понятна. Опыт китайского пути к институтам рынка — один из редких примеров реформирования плановой экономики, не закончившийся периодом долгосрочного экономического спада. Найти тот самый секрет успеха китайских реформаторов — заманчивая задача как для экономистов из числа представителей академических кругов, так и для политиков. Строго экономические аспекты реформ: создание свободных экономических зон, использование сравнительных преимуществ китайской рабочей силы, осторожность макроэкономических и финансовых регуляторов, — все это не является секретом. Гораздо сложнее обстоит ситуация с непосредственно институциональным аспектом. Истории известно ограниченное число примеров успешных рыночных реформ[2]. Китай — один из тех уникальных случаев. Представленная статья ни в коем случае не преследует цель отыскать тот самый секрет институциональных реформ в Китае. Наша задача состояла в том, чтобы осветить один из факторов, вероятно способствовавших успеху. Проблема рыночных реформ как таковая не может быть осмыслена исключительно в рамках экономической науки, пусть даже и такого открытого к междисциплинарности направления, как новая институциональная экономическая теория (НИЭТ). Рыночные реформы затрагивают социальные и политические аспекты реальности, разрушают прежнее равновесие между элитами в вопросах распределения рент и ресурсов, входят в противоречие с привычными практиками и рутинами. Фактически конфликт с устоявшимися рутинами и прежним внутриэлитным равновесием и становится причиной провалов реформ, о чем пишут уже упомянутые выше Дуглас Норт и В. М. Полтерович. Развивая эту мысль, рискнем предположить, что спровоцированный рыночными реформами политический и социальный конфликт одним из своих аспектов имеет проблему культурной и этической интерпретации рыночных институтов. Рыночные реформы, воспринятые вне культурных и этических изменений в обществе, не могут быть осмыслены во всей их полноте. В представленной работе мы предпримем попытку рассмотреть экономические реформы КНР в их взаимовлиянии с проблемой изменения этических оценок рыночных институтов китайским обществом. Путь построения плановой экономики стал в свое время результатом политического и идеологического выбора. Маоизм придал вопросу развития плановой экономики социализма в Китае ярко выраженные политические и идеологические оттенки. Соответственно, разворот к рыночным институтам[3] был и остается проблемой политической и идеологической. Изменения же в официальной идеологии не могли не стать фактором изменения отдельных этических оценок экономической деятельности. В первой части статьи мы представим краткий обзор исследований китайских экономических реформ, во второй перейдем к рассмотрению проблемы культурных и этических трансформаций как фактора рыночных реформ на китайском примере. Птица рыночной экономики в клетке государства ленинского типа Сам факт успеха реформ — фактор не только экономической жизни страны, но и одна из частей дискурса, связанного с формированием легитимности Коммунистической партии Китая. На речи, посвященной 40-летию политики реформ и открытости, Председатель КНР Си Цзиньпин не единожды подчеркивал, что «прошедшие 40 лет красноречиво доказали правильность пути, теории, системы и культуры социализма с китайской спецификой», а «китайские коммунисты достигли самой глубокой и величайшей социальной трансформации в китайской истории и создали фундаментальные политические условия и институциональную основу для всего развития и прогресса в Китае сегодня»[4]. Политизация и теоретизация экономической политики в Китае очевидны и обусловлены самой сутью того, что М. В. Карпов характеризует как «партийное государство ленинского типа» [Карпов, 2014, с. 29–84]. В основе такого типа государств лежит переплетение тотальной и всеобъемлющей идеологии с фактически однопартийной системой, где партия претендует на роль единственного контролера и управляющей силы всего бюрократического аппарата страны. Сфера компетенций бюрократии и партии подразумевает роль единственного экономического регулятора и распределителя ресурсов в централизованной экономике. Все это открывает безграничный простор для влияния на экономику и ее развитие идеологических и политических факторов. История периода маоизма в Китае — радикальный, но не единственный, пример подчинения экономической политики идеологическими построениям политического лидера. Дэн Сяопин с его знаменитым высказыванием о цвете кошки и тезисом о необходимости раскрепощения сознания и игнорировании абстрактных теоретических споров [Пивоварова, 2011, с. 59] на долгое время сумел вывести экономику из-под идеологического влияния. Однако даже одно то, что в преамбуле к текущей редакции Конституции КНР содержатся отсылки к идее Си Цзиньпина о «социализме с китайской спецификой новой эпохи» как одной из руководящих идей развития китайского государства, уже подталкивает к мысли о том, что китайская экономика — все еще «птица в клетке» изменчивой партийной идеологии[5]. Двойственный характер реформ: внедрение ключевых элементов рынка от признания прав частной собственности до решения о свободной конвертации юаня при сохранении практики пятилетнего планирования и удержании партией командных высот в управлении экономикой рождает множественные дискуссии как относительно будущего китайской экономики, так и относительно оценок и даже исторического описания самих реформ. Общим для значительного числа исследователей, особенно англоязычных, можно считать мнение о том, что будущее китайской экономики целиком зависит от того, решится ли китайское руководство на углубление институциональных реформ и дерегулирование рыночных процессов или же нет[6]. Принципиально противоположные позиции можно обнаружить и в исторической оценке процесса рыночных реформ. С одной стороны, мы можем очертить круг работ, авторы которых рассматривают реформы в Китае как управляемый на уровне элит процесс последовательной реализации целостной программы реформ. В русле такого подхода история пореформенного Китая конца ХХ в. рассматривается как пример умелого внедрения рыночных институтов в систему социалистической экономики, создания архитекторами реформ условий для конвергенции элементов плановой и рыночной экономик и, наконец, для создания «социализма с китайской спецификой» (пример такого подхода см.: [Пивоварова, 2011]). Такая трактовка событий открывает путь к более широкому контексту изучения китайского случая: он становится примером лучших правил для других реформаторов. В области институциональной теории экономических реформ Китай зачастую приводят как образец градуалистской стратегии реформ, противопоставленной небезызвестной для российского читателя стратегии «шоковой терапии» [Полтерович, 2007]. Реформа системы ценообразования в Китае 1980-х гг., вошедшая в историю как «двухколейная система» ценообразования, при которой сосуществовали и планово-директивные, и рыночные методы ценообразования факторов производства [Жигулева, 2006] и ряд других институциональных новаций описывается как пример реализации стратегии т. н. «промежуточных институтов[7]. Система подразумевает, что промежуточные институты, будучи внедрены в реформируемую институциональную среду (например, в плановую экономику), создают условия для дальнейшего внедрения целевых институтов (тех или иных рыночных институтов). Предполагается, что такая стратегия не провоцирует возникновение шоков для реформируемой экономики. Именно в этой терминологии рассматривает экономические реформы в Китае Цянь Инъи [Qian, 2017]. Иной подход демонстрирует нобелевский лауреат Рональд Коуз в совместной работе с Нин Ваном «Как Китай стал капиталистическим». Для них реформы в Китае — результат «непреднамеренных последствий человеческих действий» по Фридриху фон Хайеку [Коуз, Ван, 2013, с. 14]. Подход Коуза и Вана критикуется китайскими исследователями как неполноценный и игнорирующий институциональные инновации реформаторов [Борох, Ломанов, 2020, с. 66]. Отчасти критику можно признать справедливой: каким бы ни был существенный вклад шедших снизу институциональных трансформаций в период 1980–1990-х гг. в Китае, необходимо признать, что сами «изменения снизу» в китайской плановой экономике стали возможными исключительно благодаря политическим импульсам, шедшим сверху. Так, двухколейная модель системы ценообразования сделала возможным развитие т. н. поселково-волостных предприятий – пионеров рыночного предпринимательства в начальный период реформ [Xu, Zhang, 2009]. Однако своим вниманием к сложным процессам, протекавшим на уровне общественной активности и, в самом деле, являвшимся в разных ситуациях как преднамеренным, так и непреднамеренным результатом политики реформ, Коуз и Ван указывают нам на одно важное обстоятельство: рыночные реформы в Китае, в какой бы степени они ни были памятником реформаторскому таланту китайских элит, являют собой еще и памятник самому китайскому обществу, жителям городов и деревень, которые в отсутствии легального правового поля для предпринимательства, формировали основы рыночной экономики на свой страх и риск [Коуз, Ван, 2013, с. 77; 225]. Глубинные общественные процессы могли предопределить исход реформ, не в меньшей степени, чем сами реформаторские стратегии. Изучение этого глубинного неформального пространства, в пределах которого разворачивались процессы развития реформ и их влияния на общество, — задача гораздо более сложная, чем изучение самих реформ как набора тех или иных правовых и регуляторных решений, в том числе в силу фактического отсутствия какой бы то ни было подробной информации (в особенности, статистических данных) о действии рыночного сектора экономики в начальный период реформ. И тем не менее вслед за Коузом и Ваном можно если и не решить задачу подробного изучения общественных процессов в первые десятилетия реформ, но, как минимум, сделать первые шаги к постановке проблемы и созданию соответствующей исследовательской программы. Рыночные реформы, культура и этика Экономическая наука далеко не сразу признала за институтами важную роль в развитии национальных экономик. Так, экономисты, стоявшие у истоков становления т. н. «экономики развития», осмысляя причины разрыва в развитии стран Западной Европы и Азии и моделируя необходимые условия для стимулирования экономического роста последних, рассматривали проблему прежде всего в контексте модернизации. Задача роста приравнивалась к задаче ликвидации разрыва в уровне научно-технического развития, а модели роста сводились к использованию идей кейнсианства и неокейнсианства (подробнее об истории экономики развития см.: [Нуреев, 2008]). Однако примеры стран, правительства которых справились с задачей индустриализации, но не смогли обеспечить рост благосостояния, показали, что для обеспечения последнего необходимы не только научно-технические преобразования, но и реформы в более широком смысле. Само понимание того, что экономическое развитие должно преследовать не только и не столько цель развития производственного потенциала государства и общества, но и ликвидировать бедность и способствовать развитию человеческого капитала, пришло далеко не сразу. Своего рода глашатаем этого нового понимания задач экономического развития стал лауреат Нобелевской премии Амартия Сен, в своем классическом труде «Развитие как свобода» показавший, что свобода, подразумевающая наличие равных возможностей и равного доступа к информации, необходимой для принятия решений, для всех участников отношений, — ключевое звено экономического развития [Сен, 2004]. Следующий импульс развитию экономики развития дали исследования в области НИЭТ, связанные прежде всего с именем Дугласа Норта. Исходной предпосылкой работ Норта и его последователей стал тезис об “institutions matter”. Политические и экономические институты, как показал Норт, радикальным образом влияют на экономическое развитие. Под институтами Норт предложил понимать «правила игры»: «созданные человеком ограничительные рамки, которые организуют взаимоотношения между людьми» [Норт, 1997, с. 17]. Институты создают побудительные мотивы человеческого взаимодействия и определяют, подобно правилам на футбольном поле, ход самóй игры: исторический процесс как таковой. Норт предложил отличать институты как правила — формальные и неформальные — от организаций: правила создают институциональную основу для формирования организаций и определяют принцип их функционирования. Организации в этом контексте такие же игроки, как и другие участники общественных процессов. Тезис об институтах как определяющей переменной экономического роста, высказанный Нортом, был подхвачен широким кругом авторов и создал целое направление исследований, подтверждающих корреляцию между экономическим развитием обществ и их институциональным устройством, окрещенное Р. И. Капелюшниковым «панинституционализмом» [Капелюшников, 2019]. Ключевой тезис «панинституционализма» состоит в объяснении великого расхождения в уровне жизни между рядом государств Западной Европы и государствами Азии в начале Нового времени институциональными факторами: в обществах Западной Европы, в частности, в Англии с середины XVIII в., сложились те исключительные условия для появления свободной рыночной экономики, которые и определили резкий скачок уровня благосостояния[8]. Концепция быстро вышла за рамки академических дискуссий и получила развитие уже в политическом контексте, став теоретическим обоснованием рекомендаций международных организаций для развивающихся стран и, фактически, целостной политической программой [Волынский, 2020]. Открыв дверь в экономический анализ для институтов, Норт впустил вместе с ними и изучение культуры как фактора развития. Институты по Норту «воплощают в себе интенциональность нашего сознания» [Норт, 2010, с. 233]. В логике Норта культура и идеология как набор ценностных установок и интенций относительно вопросов организации социума могут быть одновременно и фактором, лежащим в основании институтов, и фактором, служащим поддержанию их жизнеспособности. Развивая построения Норта, можно предположить, что рыночные реформы в Китае были сопряжены с фундаментальными культурными подвижками и прежде всего с изменениями в этических оценках капитализма: как общество, штудировавшее «Цитаты Председателя Мао», где капитализм употреблялся исключительно в отрицательных коннотациях, перешло в «век амбиций»[9] стремительного развития капитализма. Истории социальных наук известны восходящие к Максу Веберу примеры рассмотрения культурных и этических установок как категории, определяющей институты и общественное развитие. Сам Вебер, увязавший пуританскую этику с ростом буржуазной экономики и распространивший методологию на изучение Китая, опирался на изучение культуры как явления статичного, зафиксированного в текстовых памятниках. Иное понимание методологии изучения культурных и этических установок дала Дейдра Макклоски. Для нее культура как фактор становления экономических институтов — динамическое явление, а метод ее изучения — анализ не текстов, но дискурсов. Согласно Макклоски, этика влияет на индивидов не через отдельные установления, но через архетипы, через образцы поведения и в этом смысле она динамична. Так, она приводит пример буржуазного переосмысления «антикоммерческого» понятия аристократической̆ чести («honor») и преобразования его в концепцию буржуазной честности (“honesty”) [McCloskey, 2006, p. 294–296][10]. Рыночные реформы в Китае, затронувшие не только сферу формальных институтов, но и подвергшие перетряске все без исключения практики повседневности, критическим образом повлияли на изменения общественной этики. Общим местом анализа этого аспекта реформ можно считать то, что рыночные преобразования и сопутствовавший им рост коррупции в среде партийной и бюрократической элиты (коррупционер-бюрократ стал своего рода архетипом) спровоцировали всплеск оппортунистического поведения в китайском обществе. Эван Оснос приводит в пример историю, случившуюся в городе Фошань в 2011 г., когда никто из прохожих на многолюдном рынке не подошел на помощь малолетнему подростку, сбитому машиной, опасаясь неприятных правовых последствий для себя [Osnos, 2014]. В результате инцидент обернулся трагедией, а китайское общество еще долго дискутировало относительно непредвиденных последствий рыночных процессов для общественного поведения, когда прежние коллективные механизмы распались, а новые способы решения проблем социальных взаимодействий еще не были найдены[11]. Оппортунизм как проблема экономического поведения китайцев, негативно сказывающийся на системе гарантий исполнения контрактов в китайской экономике и даже негативно влияющий на экологичность производств — проблема, подробно освещенная в литературе [Berger, 2015; Junheng Sun, 2017]. Возникает вопрос: неужели общество, в котором прежде были так сильно укоренены конфуцианские этические идеалы с их человеколюбием и неприятием самой идеи не просто оппортунистического, но даже и эгоистичного (понимаемого как приоритет удовлетворения собственных потребностей) поведения, а после директивными методами насаждалась коллективистская идеология маоизма, так быстро перестроилось в сторону радикального общественного оппортунизма и социального атомизма. Ответ на этот вопрос кроется, с одной стороны, в плоскости строго антропологической. Рыночные реформы совпали с ускорением урбанизации в Китае. Люди, вырванные из контекста прежних социальных связей, зачастую проживающие в городах без соответствующих на то прав, испытывали сложности с формированием доверия к другим и с восприятием возможности социальной кооперации[12]. С другой стороны, всплеск оппортунистического поведения, частью которого можно считать и коррупцию, напротив, сигнализирует об этических трудностях в восприятии рыночной экономики как таковой. О. Н. Борох в своих работах [Борох, 2015; 2017] показывает, что в 1920–1930-е гг., когда китайское общество фактически находилось на перепутье выбора путей развития и способов модернизации экономики, политическая экономия Адама Смита, концепция laissez-faire, воспринимались исключительно в контексте присущего им индивидуализма. Homo economicus — модель описания человека, лежащая в основе экономической теории и предполагающая рациональность экономического поведения агента, максимизирующего прибыль и минимизирующего издержки, воспринималась как пример радикального эгоизма. Утилитаризм homo economicus рассматривался как противоположность конфуцианству с его стремлением ставить общественный интерес выше личного. В дискуссиях формировался новый общественный дискурс, подталкивавший общество к выбору между рыночным индивидуализмом и социализмом, который казался чем-то более культурно и этически близким к конфуцианству. Понимание рыночного либерализма как системы, построенной на эгоизме индивида, усиленное логикой коммунистической пропаганды, обличавшей рынок как механизм эгоистической эксплуатации одних классов другими, не могло не отразиться и на широком восприятии рыночных реформ китайским обществом. Партийный призыв к накоплению богатства и участию в рыночных реформах значительной частью общества был осмыслен именно в таком контексте ярко выраженного морального эгоизма. Однако если бы этический контекст восприятия рынка и идей либерализма в китайском общественно-политическом дискурсе был сведен исключительно к концепциям экономического и этического оправдания эгоизма, исход реформ мог бы оказаться иным. Рыночные реформы в Китае сопровождались не просто восприятием идей рыночных отношений, но и переосмыслением политической экономии либерализма. На этот аспект указывают Коуз и Ван. Китайские ученые и политики обратили внимание не только на уже прежде известный обществу основополагающий труд Адама Смита «Исследование о природе и причинах богатства народов», из которого китайские политэкономы черпали понимание рыночной экономики как модели действия рационально-эгоистических агентов, но и на его «Теорию нравственных чувств». В свое время широко обсуждалось высказывание бывшего премьера Госовета КНР Вэнь Цзябао о его интересе к «Теории нравственных чувств» Смита, в которой тот указал на роль этики и идеи справедливости как направляющей рыночное развитие силы наравне с «невидимой рукой»[13]. Полагаем, что переосмысление китайским обществом этических аспектов капитализма, путь от восприятия капитализма как системы экономического индивидуализма (трактуемого скорее как радикальный эгоизм)[14] к пониманию капитализма как системы, учитывающей этическую категорию справедливости и не исключающей идею развития общего, а не только индивидуального блага, сопровождало рыночные реформы в Китае с самого их начала. Вместе с тем такое сближение идей рынка с традиционными для китайцев этическими концептами кажется не только частью современного экономического и политического процесса, но и неким восстановлением исторической справедливости. Западная наука вслед за Максом Вебером привыкла считать, что в Китае не сложилось ни правовых, ни этических основ для формирования капитализма в силу доминирования конфуцианских идеологии и бюрократии в имперском Китае [Вебер, 2017]. В аналогичном ключе осмысляли проблему и китайские интеллектуалы, полагая, что конфуцианская этика и рыночный либерализм — непримиримые сущности. Однако исследования показывают, что к Новому времени в Китае сложились устойчивые товарно-денежные отношения, сложился рынок, для функционирования которого были созданы широкие правовые основы [Glahn, 2016]. Более того, первоначальный опыт узнавания Китая европейцами эпохи Просвещения, напротив, свидетельствовал о том, что китайское государство казалось европейцам в большей степени правовым, а китайский правитель более соответствующим идеалу просвещенного правления, чем собственно европейские государства. И даже концепция laissez-faire, вероятно, стала результатом переосмысления европейцами китайской модели у-вэй [Дубровская, 2018]. Об исторической близости традиционного Китая к институтам рынка стали писать и исследователи китайского происхождения, напротив, даже, пытаясь указать на то, что чуждой Китаю моделью является не рыночный либерализм, а государство ленинского типа [Xiang, 2020]. Подводя итог, скажем, что рыночные реформы в Китае характеризовались не только институциональными новациями, но и переосмыслением этики западной либеральной экономической модели, поначалу воспринятой в радикально идеологическом русле. Аналогично переосмыслено было и само китайское прошлое. Литература / References Алаев Л. Б. Проблематика истории Востока. М., 2019 [Alaev L. B. Issues of the History of the Orient. Moscow, 2019 (in Russian)]. Борох О. Н. 2015. Дискуссия о путях развития Китая в начале 1930-х годов: от «вестернизации» к «модернизации». Вестник Санкт-Петербургского университета. Востоковедение и африканистика. 2015. № 2. С. 73–86. [Borokh O. N. Debating the Path of China’s Development in the Early 1930s: From “Westernization” to “Modernization”. Vestnik Sankt-Peretbugdskogo Universiteta. Asian and African Studies. 2015. No. 2. Pp. 73–86 (in Russian)]. Борох О. Н. Обсуждение наследия Адама Смита в Китае в 1920-е годы в контексте освоения западной экономической мысли. Вестник СПбГУ. Экономика. 2017. Т. 33. Вып. 4. С. 566–592 [Borokh O. N. Chinese Debates on Adam Smith’s Heritage in 1920s in the Context of Assimilation of Western Economic Thought. Saint Petersburg University Journal of Economic Studies. 2017. 33.4. Pp. 566–592 (in Russian)]. Борох О. Н., Ломанов А. В. Китайский путь реформ в условиях глобализации. Мировая экономика и международные отношения 2020. Tом 64. Выпуск № 6. C. 66–75 [Borokh O., Lomanov A. China’s Path of Reform under Conditions of Globalization. Mirovaia ‘Ekonomika i Mezhdunarodnye Otnosheniia. 2020. 64.6. Pp. 66–75 (in Russian)]. Вебер М. Хозяйственная этика мировых религий. Опыты сравнительной социологии религии. Конфуцианство и даосизм. Пер. с нем. и предисл. О. В. Кильдюшова. СПб, 2017 [Weber M. Economic Ethic of World Religions. Experiments in the Comparative Sociology of Religion. Confucianism and Taoism. Saint Petersburg, 2017 (in Russian)]. Волынский А. И. Панинституционализм и институциональная теория реформ. Вопросы теоретической экономики. 2020. № 1. С. 21–30 [Volynskii A. I. Pan-institutionalism and Economic Reforms. Voprosy Teoreticheskoy ‘Ekonomiki. 2020. 1. Pp. 21–30 (in Russian)]. Вольчик В. В., Лубский А. В., Макаренко В. П., Петров М. А. Неполиткорректная наука — востоковедение: уроки Леонида Борисовича Алаева. Вестник Института востоковедения РАН. 2019. № 4. С. 12–24 [Volchik V. V., Lubsky A. V., Makarenko V. P., Petrov M. A. Oriental Studies as Politically Incorrect Science: Lessons of Leonid B. Alaev. Vestnik Instituta vostokovedenija RAN. 2019. 4. Pp. 12–24 (in Russian)]. Драч Г. В., Кириллов А. А. Проблематика истории востока и современность: размышления о книге Л. Б. Алаева. Вестник Института востоковедения РАН. 2020. № 3. С. 29–39. [Drach G. V., Kirillov A. A. Problems of the Oriental History and Modernity: Reflections on Leonid B. Alaev’s Book. Vestnik Instituta vostokovedenija RAN. 2020. 3. Pp. 29–39 (in Russian)]. Дубровская Д. В. Иезуиты и эпоха Просвещения в Европе: новое видение Китая от Маттео Риччи до Адама Смита. Orientalistica. 2018. Vol. 1. № 2. С. 194–208. [Dubrovskaya D. V. Jesuits and the Enlightenment. The New Vision of China from Matteo Ricci to Adam Smith. Orientalistica. 2018. 1.2. Pp. 194–208. (in Russian)]. Жигулева В. В. От плана к рынку: опыт КНР в области реформы ценообразования (1978–2005 гг.). М., 2006 [Zhiguleva V. V. From Plan to Market: The PRC Experience in Pricing Reform (1978–2005). Moscow, 2006 (in Russian)]. История Китая с древнейших времен до начала XXI века: В 10 т. Гл. ред. акад. РАН С. Л. Тихвинский. Т. IX. Реформы и модернизация (1976–2009). Отв. ред. А. В. Виноградов. М., 2016. [History of China from Ancient Times to the Beginning of the 21st Century: In 10 vols. Ch. ed. acad. RAS S. L. Tikhvinsky. Vol. IX. Reforms and Modernization (1976–2009). Ed. A. V. Vinogradov. Moscow, 2016 (in Russian)]. Капелюшников Р. И. Contra панинституционализм: препринт WP3/2019/03. М., 2019 [Kapeliushnikov R. I. Contra Paninstitucionalizm: Preprint WP3/2019/03. Moscow, 2019 (in Russian)]. Карпов М. В. Замкнутый круг «китайского чуда». Рыночные преобразования и проблема реформируемости партийного государства ленинского типа в Китайской Народной Республике. М., СПб, 2014 [Karpov М. The Vicious Circle of the ‘Chinese Miracle’. Market Transformations and the Problem of Reformability of the Lenin-Type Party State in the People's Republic of China. Moscow, Saint Petersburg, 2014 (in Russian)]. Коуз Р., Нин Ван. Как Китай стал капиталистическим. М., 2016 [Coase R., Ning Wang. How China Became Capitalist. Moscow, 2016 (in Russian)]. Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. Пер. А. Н. Нестеренко. М., 1997 [North D. Institutions, Institutional Change and Economic Performance. Trans. by A. N. Nesterenko. Moscow, 1997 (in Russian)]. Норт Д. Понимание процесса экономических изменений. Пер. К. Мартынова, Н. Эдельмана. М., 2010 [North D. Understanding the Process of Economic Change. Moscow, 2010 (in Russian)]. Норт Д., Уоллис Д., Уэбб С., Вайнгаст Б. В тени насилия: уроки для обществ с ограниченным доступом к политической и экономической деятельности. Вопросы экономики. 2012. № 3. С. 4–31 [North D., Wallis J., Webb S., Weingast B. In the Shadow of Violence: Lessons for Limited Access Societies. Voprosy ‘Ekonomiki. 2012. 3. Pp. 4–31 (in Russian)]. Нуреев Р. М. Экономика развития: модели становления рыночной экономики: учебник для студентов экономических вузов и факультетов. М., 2008 [Nureyev R. M. Economics of Development: Models of the Formation of a Market Economy: A Textbook for Students of Economic Universities and Faculties. Moscow, 2008 (in Russian)] Пивоварова Э. П. Социализм с китайской спецификой. М., 2011 [Pivovarova E. P. Socialism with Chinese Characteristics. Moscow, 2011 (in Russian)]. Полтерович В. М. Стратегии институциональных реформ, или Искусство реформ. М., 2007 [Polterovich V. М. Strategies for Institutional Reforms, or The Art of Reforms. Moscow, 2007 (in Russian)]. Сен A. Развитие как свобода. Пер. P. M. Нуреева. М., 2004 [Sen A. Development as Freedom. Transl. by R. M. Nureev. Moscow, 2004 (in Russian)]. Тамбовцев В. Л. Непродуктивность попыток методологического синтеза. Вопросы теоретической экономики. 2020. № 3. С. 7–31 [Tambovtsev V. Unproductivity of the Methodological Fusion’s Attempts. Voprosy Teoreticheskoy ‘Ekonomiki. 2020. 3. Pp. 7–31 (in Russian)]. Berger R. The Transformation of Chinese Business Ethics in Line with Its Emergence as a Global Economic Leader. Journal of Chinese Economic and Foreign Trade Studies. 2015. 8.2. Pp. 106–122. Chan K. Civil Society and Social Capital in China. Anheier H. K., Toepler S. (eds.). International Encyclopedia of Civil Society. New York, 2010. Glahn R. von. An Economic History of China: From Antiquity to the Nineteenth Century. Los Angeles, 2016. Junheng Sun. Market Ethical Challenges in China Today Proceedings of the International Conference on Management & Behavioural Sciences (IC17 Italy Conference) Rome, 1–3, July 2017. Paper ID: IC760. McCloskey D. N. The Bourgeois Virtues: Ethics for an Age of Commerce. Chicago, 2006. Osnos E. Age of Ambition: Chasing Fortune, Truth, and Faith in the New China. New York, 2014. Qian Yingyi. How Reform Worked in China: The Transition from Plan to Market. Cambridge, 2017. Rodrik D. Second-Best institutions. NBER Working Paper No. 14050. June 2008. Xiang Lanxin. The Quest for Legitimacy in Chinese Politics: A New Interpretation (Routledge Studies on Asia in the World). 1st Edition, Kindle Edition, 2020. Xu Chenggang, Zhang X. The Evolution of Chinese Entrepreneurial Firms: The Township and Village Enterprises Revisited. IFPRI Discussion Paper 00854. April, 2009. Электронные источники / Electronic sources Китай отмечает 40-ю годовщину политики реформ и открытости (19.12.18). China.org.cn. URL: http://russian.china.org.cn/china/txt/2018-12/19/content_74289620.htm (дата обращения 18.10.2020). Don’t let Yueyue’s death be in vain. South China Morning Post. URL: https://www.scmp.com/article/983925/dont-let-yueyues-death-be-vain (дата обращения 18.10.2020). Drezner D. W. Chinese Premier Endorses Adam Smith. Foreign Policy. 02.02.2009. URL: https://foreignpolicy.com/2009/02/02/chinese-premier-endorses-adam-smith/ (дата обращения 18.10.2020). Pettis M. China’s Economy Needs Institutional Reform Rather Than Additional Capital Deepening. Carnegie. 24.07.2020. URL: https://carnegieendowment.org/chinafinancialmarkets/82362 (дата обращения 18.10.2020). Spence M. What Next for China’s Development Model? Project Syndicate. 21.01.2019. URL: https://www.project-syndicate.org/commentary/china-development-model-tensions-with-west-by-michael-spence-2019-01 (дата обращения 18.10.2020). Tepperman J. China’s Great Leap Backward. Foreign Policy. 15.10.2018. URL: https://foreignpolicy.com/2018/10/15/chinas-great-leap-backward-xi-jinping/ (дата обращения 18.10.2020). World Values Survey site. URL: http://www.worldvaluessurvey.org/wvs.jsp (дата обращения 18.10.2020).
|