• Вестник ИВ РАН
• 2020 год
• № 2

• Монгольская империя
• Чингисхан
• власть
• высказывания Чингисхана
• «Сокровенное сказание монголов»

Литературные свидетельства о Востоке

DOI: 10.31696/2618-7302-2020-2-198-208

ЧИНГИСХАН О ВЛАСТИ

(ПО МАТЕРИАЛАМ «СОКРОВЕННОГО СКАЗАНИЯ МОНГОЛОВ»)

© 2020 Ю. И. Дробышев^[1]

Основываясь на самом раннем произведении монгольской историографии — «Сокровенном сказании монголов», автор прослеживает эволюцию представлений о власти основателя Монгольской империи — Чингисхана (1162?–1227). Приписываемые Чингисхану высказывания нельзя считать подлинными безоговорочно, но они представляются близкими к изрекавшимся им в реальности в связи с теми или иными событиями бурной центрально-азиатской истории той эпохи. Почти все высказывания прозвучали уже после провозглашения Чингиса в 1206 г. верховным правителем кочевых племен, и в них все более явно звучат «монархические» нотки. Свое высокое положение и победы Чингисхан объясняет покровительством Вечного Неба, резко осуждает предательство, высказывает идеи государственного строительства, заглядывает в будущее. Большой интерес вызывают слова о некоем «высоком престоле», который он якобы обрел после победы над правителем кереитов Ван-ханом в 1203 г. Есть основания полагать, что фигура Ван-хана олицетворяла идею централизованной власти в степях, ввиду чего Чингисхану (тогда еще известному под детским именем Темучжин) было необходимо заручиться его поддержкой; заняв же его место, Чингисхан овладел центральной позицией в кочевом мире. Слова Чингисхана проливают свет и на понимание номадами его эпохи земных пределов. Можно с уверенностью полагать, что до первого десятилетия XIII в. и сам Чингис, и другие кочевые вожди фактически приравнивали «весь мир» к степям, но затем границы ойкумены стали быстро расширяться, и этот процесс нашел отражение в памятнике. Высказывается идея, что составитель «Сокровенного сказания» мог сознательно запечатлеть то, чего великий хан не говорил, но должен был сказать как человек, предназначенный Небом для руководства народами. Автор «Сказания» подводит читателей к идее законности господства потомков Чингисхана не только над кочевниками, но и над всей ойкуменой.

Ключевые слова: Монгольская империя, Чингисхан, власть, высказывания Чингисхана, «Сокровенное сказание монголов».

Для цитирования: Дробышев Ю. И. Чингисхан о власти (по материалам «Сокровенного сказания монголов»). Вестник Института востоковедения РАН. 2020. № 2. С. 198–208. DOI: 10.31696/2618-7302-2020-2-198-208

GENGHIS KHAN ON POWER

(BASED ON THE SECRET HISTORY OF THE MONGOLS)

Yuliy I. Drobyshev

Based on the earliest work of Mongol historiography — The Secret History of the Mongols, the author traces evolution of concepts about the power of the founder of the Mongol Empire — Genghis Khan (1162?–1227). Of course, statements attributed to Genghis Khan cannot be considered undisputedly authentic, but it is likely that they are close to what he actually uttered in connection with certain events in the turbulent Inner Asian history of that era. Almost all statements were made by him after his proclamation in 1206 as the supreme ruler of nomadic tribes; and, true to his new status, an increasingly strong monarchic note can now be heard. Genghis Khan explains his high position and victories by the patronage of the Eternal Heaven. He strongly condemns treachery, expresses ideas of state building, and looks into the future. Of great interest are the words of Genghis Khan about a certain “high throne”, which he allegedly gained after defeating the Kerait ruler Wang Khan in 1203. There is reason to believe that the figure of Wang Khan personified the idea of a centralised power in the steppes, which was why Genghis Khan (then known by his childhood name Temujin) needed to secure his support; and by taking his place, then, he also took the central position in the nomadic world. The words of Genghis Khan also shed some light on his era’s nomadic understanding of the Earth’s limits. We are quite confident that before the first decade of the 13^th century both he and other nomadic leaders equated “the whole world” with the steppes, but afterwards their notion of the borders of oikumene began to expand rapidly, and this process was reflected in the chronicle in question. It is suggested that the compiler of The Secret History of the Mongols could also consciously capture what the great Khan did not say, but should have said as a person intended by the Heaven itself to lead all peoples. The compiler thus suggests to his readers the idea of the legitimacy of rule of Genghis Khan’s descendants not only over the nomads, but also over the entire oikumene.

Keywords: Mongol Empire, Genghis Khan, the power, the sayings of Genghis Khan, “The Secret History of the Mongols”.

For citation: Drobyshev Yu. I. Genghis Khan on Power (Based on The Secret History of the Mongols). Vestnik Instituta vostokovedenija RAN. 2020. 2. Pp. 198–208. DOI: 10.31696/2618-7302-2020-2-198-208

При всех бесспорно необходимых требованиях сохранять объективность, интерпретация высказываний великих людей во многом зависит от мировоззрения, убеждений, профессионального опыта интерпретирующего. Тональность выражений героя может диаметрально меняться в зависимости от позиции исследователя. Сказанное в полной мере относится и к наследию Чингисхана, слова которого истолковываются с самых разных позиций, являя широкий спектр более или менее объективных, более или менее обоснованных мнений, в которых его оценка варьируется от дикого кровавого тирана-разрушителя до гениального стратега и государственного строителя и даже великого гуманиста.

Ситуация осложняется тем, что неизвестно ни одной фразы, записанной Чингисханом лично. Скорее всего, сам он так и не освоил грамоту, хотя повелел обучить уйгурскому письму своих наследников. Более того, мы не можем поручиться в аутентичности ни единого высказывания, якобы произнесенного Чингисханом и сохранившегося в источниках как в виде прямой речи, так и в виде ссылки на его слова. Особенности мышления средневековых номадов, получившего в наши дни эпитет «мифопоэтического», оставляли широкий простор для творческой интерпретации услышанного. Наконец, особая осторожность требуется в случаях, когда некоторый средневековый иностранный автор заявляет, что слышал от монголов, будто их хан говорил то-то и то-то.

В любом случае, большинство речей Чингисхана до нас не дошло. Возможно, их начали записывать лишь после 1206 г., когда были заложены основы монгольского государства. Некоторые из них могли быть включены в разделы VIII–X «Сокровенного сказания монголов» [Крадин, Скрынникова, 2006, с. 462]. Кроме того, слова, быть может, произнесенные Чингисханом, донесли до нас такие источники, как исторические труды Джувейни и Рашид ад-Дина, отчеты китайских (южносунских) дипломатов, сочинения китайских, персидских, армянских, грузинских, европейских и других современников монгольского нашествия, а также более поздние произведения: «Юань ши», монгольские хроники XVII–XIX вв. и т. д. Существенно то, что из всего корпуса источников, содержащих подлинные или вымышленные слова Чингисхана и дошедших до наших дней, при его жизни было составлено лишь три: основанная больше на слухах «Иерусалимская история» Жака де Витри (1220 г.), несравненно более точное «Полное описание монголо-татар» Чжао Хуна (1221 г.) и довольно информативный рассказ о путешествии в Среднюю Азию по приказу Чингисхана даосского монаха школы Цюаньчжэнь, знаменитого Чан Чуня (1148–1227), составленный его учеником Ли Чжи-чаном около 1225 г. Не ранее 1229 г. было опубликовано «Описание путешествия на Запад» киданьского советника Елюй Чуцая (1189–1243), сопровождавшего великого завоевателя в походе против Хорезма, однако это произведение по большей части представляет собой антидаосскую риторику, и о самом Чингисхане в нем практически ничего не сказано. Затем появились отчеты еще двух послов Южной Сун — Пэн Да-я и Сюй Тина (1235–1237 гг.), но настоящий кладезь как сведений о жизни Чингисхана, так и его высказываний — знаменитое «Сокровенное сказание монголов» — было написано (точнее, завершено), по мнению большинства исследователей, в 1240 г. Таким образом, лишь 13 лет отделяют составление этого шедевра степной историографии от кончины великого монгола, а его автор, чье имя до сих пор не установлено, несомненно, мог не только лицезреть, но и слышать Чингисхана, что, разумеется, придает его произведению непреходящую ценность.

Изречения Чингисхана обычно подразделяют на поучения (билик) и указы (ярлык), но немалая их часть представляет собой высказывания по тем или иным вопросам текущих дел. Сохранившиеся фрагменты свода законов Монгольской империи — приписываемой непосредственно Чингисхану Великой Ясы, как и его поучения, многократно издавались на различных языках и служили объектами многочисленных исследований. Практически полный корпус этого наследия, дошедший до наших дней в различных источниках, собрал и опубликовал во Внутренней Монголии (КНР) историк и писатель Ц. Нацагдорж, а затем этот труд вышел в Монголии на современном монгольском языке [Нацагдорж, 2006]. Наша задача — опираясь на сохранившиеся сентенции Чингисхана, проследить эволюцию его идей о власти. Мысль о том, что он чуть ли не с юных лет бредил мировым господством, безусловно, ошибочна. Совсем не факт, что даже в зените могущества он всерьез думал о подчинении всех известных ему стран. Наконец, можно усомниться и в некоторых якобы принадлежащих ему фразах о власти над всем обитаемым миром, даже если они дошли до нас не через «десятые руки», хотя это не отрицает вероятность существования имперских замыслов у кого-либо из соратников Чингисхана.

Исследование основывается на русском переводе «Сокровенного сказания», выполненном С. А. Козиным, с привлечением работ И. де Рахевильца. Во избежание разночтений, все имена исторических персонажей даны по С. А. Козину. Несмотря на своеобразие «Сокровенного сказания» как источника, сближающее его по жанру с богатырским эпосом, и вполне понятное желание автора труда показать величие Чингисхана (даже если учесть целый ряд его не слишком лестных замечаний в адрес своего владыки наряду со щедрыми славословиями, обращенными к степным героям [Гумилев, 1977, c. 484–502]), оно позволяет достаточно точно проследить пути эволюции представлений Темучжина — Чингис-хана о власти и о себе самом как ее носителе. Целью этого сочинения было, как полагает известный монголовед Т. Д. Скрынникова, «…объяснить необходимость центральной власти и сформулировать идеи, ее обосновывающие» [Скрынникова, 1993, c. 157].

Слова Чингисхана (тогда еще Темучжина) о власти, произнесенные до его первого провозглашения ханом в 1189 г., неизвестны, но в «Сокровенном сказании» есть некоторые намеки на то, что он мог видеть себя в будущем как лидера. По крайней мере, его к этому обязывало происхождение — конечно, если принять сведения о его родословной за чистую монету.

Первый эпизод, относящийся к нашей теме, связан с преследованием Темучжина меркитами и его бегством на гору Бурхан-Халдун. Избежав смертельной опасности, он якобы произнес: «Будем же каждое утро поклоняться (ползком взбираясь) ей и каждодневно возносить молитвы. Да разумеют потомки потомков моих!» [Козин, 1941, § 103]. Это — речь не простого пастуха. Вся тирада Темучжина, спустившегося с горы после ухода врагов, и, особенно, цитированные фразы производят впечатление придуманных безвестным автором «Сокровенного сказания». Наиболее сомнительно выглядит повелительный тон («Да разумеют…») в устах молодого человека, у которого мало того, что еще не родились потомки, так еще и жена попала в меркитский плен.

Второй эпизод. Старец Хорчи-Усун из рода Баарин прикочевал к Темучжину и рассказал ему сон, предвещавший тому власть. «Если в самом деле мне будет вверен этот народ, — отвечал Темучжин, — то поставлю тебя нойоном-темником» [Козин, 1941, § 121].

Все нижеследующие сентенции Темучжин изрек, уже будучи провозглашен ханом. Хотя источник утверждает, что он уже тогда получил титул Чингис-хана, вероятнее всего, это произошло только на большом курултае в 1206 г. Тем не менее будем называть его далее Чингисханом, следуя традиции «Сокровенного сказания».

Своим верным соратникам Боорчу и Чжельме Чингис сказал: «Благоволением Неба и Земли, умножающих мою силу, вы отошли от анды Чжамухи…» [Козин, 1941, § 125]. Это второе упоминание Неба и Земли как подателей или, точнее, умножителей, силы (впервые оно звучит в его устах после разгрома меркитов, но тогда он говорил «нам»). В дальнейшем Чингисхан вновь и вновь подчеркивает важную роль этих обожествленных космических сущностей в своих победах. Религиозным представлениям монголов данной эпохи, в том числе небесному санкционированию верховной власти, посвящена обширная литература, поэтому не станем сейчас углубляться в этот вопрос (см.: [Rachewiltz, 2007, p. 107–139; Содномпилова, 2008, c. 104–112]).

По мере укрепления положения Чингисхана в степях, к нему примыкало все больше людей. Казалось бы, лояльность новому хозяину легче доказать, приведя к нему в колодке своего прежнего господина. Но степной кодекс чести расценивал подобные деяния крайне негативно, и «Сокровенное сказание» позиционирует Чингисхана как принципиального блюстителя преданности. Показателен случай с Таргутай-Кирилтухом, которого захватили его же люди и собирались доставить Чингисхану, но, одумавшись, с дороги отпустили восвояси. Чингисхан прокомментировал это так: «Правильно вы поступили, что не предали своего природного хана! …Ибо я должен бы был вас казнить, со всем родом вашим, как холопов, наложивших руки на своего природного хана, т. е. если б вы вздумали явиться ко мне после того, как наложили руки на Таргутая» [Козин, 1941, § 149]. Когда впоследствии судьба поставила перед подобным выбором Хадах-Баатура, он до последнего бился и спас своего «природного хана» Тоорила (Ван-хана) и его сына Сангума, и Чингисхан не только простил его — спасителя своих врагов, но и принял на службу [Козин, 1941, § 185]. Однако злосчастный Сангум все-таки пал жертвой предательства, будучи покинут в пустыне, а изменившего ему конюха Кокочу по приказу Чингисхана зарубили, а труп просто выбросили [Козин, 1941, § 188]. Такая же участь постигла позже соратников, изменивших Чжамухе [Козин, 1941, § 200]. Чингисхан заслужил у современных историков немало славословий за приверженность этому принципу.

Посылая в погоню за недобитыми меркитами Субеетая, Чингисхан особо предупреждал его о необходимости единомыслия, чтобы он действовал в далеком походе так, словно находится пред ханскими очами. Тогда Вечное Небо увеличит его силу и окажет покровительство [Козин, 1941, § 199]. Хотя о каре за своеволие речь здесь не идет, из этого наказа легко извлечь невысказанную, но, очевидно, подразумевавшуюся мысль: ослушник ханской воли не должен ожидать от Неба каких-либо милостей.

Безоговорочное подчинение «природному хану», преданность, верность своему слов, — качества, сформировавшие образ монголов рубежа XII–XIII вв. Именно исходя из этого идеализированного образа, объяснял логику военных экспедиций монголов Л. Н. Гумилев. Между тем, это был, скорее, «продукт для внутреннего потребления». В католической Европе монголов восприняли совершенно иначе: как лживых, лицемерных, коварных, вероломных выходцев из Тартара, т. е. из ада. Чья же точка зрения верна? Обе. Это свидетельство глубинного цивилизационного разлома, делящего весь мир в глазах номадов на «своих» и «чужих». Мораль в отношении тех и других различалась диаметрально.

Источник утверждает, что на самом деле Чингисхан не стремился к власти, и ханом его против воли сделали люди более благородного происхождения. Упрекая Алтана и Хучара, поставивших его ханом, Чингис говорит: «Итак, не имея возможности возвести в ханы вас, я вами же был наречен ханом и вот правил вами. Но если бы ханами сели вы, то на всех врагов ваших я стремился бы в первых рядах, как алгинчи-передовой» [Козин, 1941, § 179]. Дальше он воспроизводит слова нарушенной этими людьми клятвы. Такая позиция резко противоречит достаточно распространенному мнению (в целом, представляющемуся вполне убедительным), что подлинным движителем его деяний была месть: меркитам, тайчжиутам, татарам, чжурчжэням и т. д. Будучи простым воином или вождем небольшого отряда, он вряд ли смог бы реализовать планы отмщения; чтобы направить войска в то или иное место, необходимо возглавлять большие воинские контингенты и иметь реальную власть. Впрочем, напомним, что ханский титул в ту эпоху значил не столь уж много, во всяком случае, не гарантировал его носителю абсолютной безопасности, беспрекословного подчинения и тем более какого бы то ни было «обожествления». Сам Чингисхан еще не раз сталкивался с вероломством приближенных.

Пожалуй, истоки возвышения Чингисхана следует искать не в мести. После разгрома кереитов осенью 1203 г. покорившихся врагов разделили между соратниками Чингисхана, отметившего заслуги Бадая и Кишлиха, фактически спасших его жизнь от коварства Тоорила: «Благодаря подвигу Бадая с Кишлихом, подвигу, который спас мне жизнь, я, с помощью Вечного Неба, ниспроверг Кереитский народ и сел на высокий престол. Пусть же наследники мои на троне вечно, из рода в род, преемственно хранят память о тех, кто совершил подобный подвиг!» [Козин, 1941, § 187]. Здесь впервые звучит идея передачи Чингисханом власти потомкам; он предполагает сделать ее наследственной и даже «вечной». Оставим это высказывание на совести автора «Сокровенного сказания», однако слова о «высоком престоле» требует пояснения. На первый взгляд, они выглядят несколько преувеличенными, так как в указанный исторический момент Чингисхан еще не закончил объединение степи и имел немало врагов, среди которых были найманы, часть меркитов и такой незаурядный лидер, как его собственный побратим Чжамуха. Между тем, по-видимому, эти слова следует понимать буквально: судя по некоторым данным, «высокий престол» действительно существовал в Монголии XII — начала XIII вв., и это был трон кереитского хана, олицетворявший идею централизованной власти в кочевой степи [Munkh-Erdene, 2011, p. 211–237]. Неспроста Чингисхан стремился заручиться поддержкой Ван-хана, поддерживая его самого в трудные минуты, которых у того было с избытком, и добился признания себя его сыном, что, как известно, породило смертельную вражду между Чингисханом и Сангумом — единственным законным наследником кереитского владения [Дмитриев, 2008, c. 25–29]. Едва ли случайно также и то, что многие европейские источники XIII в. показывают борьбу Чингисхана с Ван-ханом как центральное событие монгольской истории, приведшее Чингисхана к неограниченной власти [Матузова, 1979, с. 217; Гильом де Рубрук, 1997, с. 114; Книга Марко Поло, 1997, с. 233–235]. Теперь, после гибели Ван-хана и бегства его наследника, не только номинальная, но и реальная власть над кочевыми племенами перешла в руки Чингисхана. Похоже, грузинский аноним XIV в., вообще не отличающийся достоверностью сведений о событиях в Монголии, на сей раз воспроизвел очень точную информацию, утверждая, что «Воссел на престоле Онхана и нарекли Темурчи именем Чингиз-каэн» [Анонимный грузинский «Хронограф» XIV века, 2005, c. 20].

Отдельный вопрос представляет понимание кочевниками эпохи Чингисхана пределов ойкумены. Исследователи отмечали, что в период тюркских каганатов понятие «весь мир» номады ограничивали пределами степей, но в первой половине XIII в. оно кардинально расширилось и стало включать буквально все территории, заселенные человеком [Хазанов, 2004, с. 387]. И их-то надлежало покорить по велению Вечного Неба. Хотя это расширение объема понятия происходило очень быстро, все же можно различить в нем отдельные этапы. Начальный этап, приравнивавший «весь мир» к степным кочевьям, отражен в «Сокровенном сказании», в тех его главах, которые были написаны, вероятно, до 1240 г. Из речи Чжамухи, не соглашавшегося на прощение своего анды и пожелавшего смерти: «К чему ж тебе дружба моя, когда перед тобою весь мир?»; «Теперь по всему свету разнеслась слава наших имен, от восхода до захода солнца» [Козин, 1941, § 201]. Чжамуха был казнен, по-видимому, в конце 1205 г. (альтернативная датировка — в 1207 г.); к этому времени все соперники Чингисхана в Монголии были устранены, роды объединены под его знаменами, смута оттеснена на окраины. Наступала эпоха дальних походов.

При освещении событий, последовавших за судьбоносным не только для Монголии, но и для очень многих государств Евразии курултаем 1206 г., автор «Сокровенного сказания» изображает Чингисхана полновластным владыкой, увлеченным государственным строительством и наказанием строптивых соседей. Речь великого хана звучит уверенно и «державно», а его высказывания о власти разноплановы и довольно конкретны. Озвучиваются и виды на недалекое будущее. Отвечая на просьбу Шиги-Хутухту — одного из вероятных составителей «Сокровенного сказания», Чингисхан даровал ему дарханство и сказал: «Когда же с помощью Вечного Неба будем преобразовывать всенародное государство, будь ты оком смотрения и ухом слышания!» [Козин, 1941, § 203].

Учреждая гвардию, Чингисхан изрек: «Ныне, когда я, будучи умножаем, пред лицом Вечной Небесной Силы, будучи умножаем в силах небесами и землей, направил на путь истины всеязычное государство и ввел народы под единые бразды свои…» [Козин, 1941, § 224]. В адрес гвардии он повторил трижды, что это она возвела его на престол [Козин, 1941, § 230], а в качестве признания ее заслуг повелел: «Пусть же и потомки потомков моих, которые некогда будут занимать мой престол, пусть они берегут как память обо мне от всяких забот и горя тот десятитысячный корпус моих личных кешиктенов…» [Козин, 1941, § 231]. Затем Чингис разъяснил, почему нельзя посылать на войну кебтеулов, если он сам не идет воевать: «Прежде всего потому, что именно кебтеулы пекутся о нашей златой жизни. А легко ли проводить ночи, охраняя нашу особу?» [Козин, 1941, § 233]. Это уже речь монарха. Причем монарха, отнюдь не желающего делиться властью с кем бы то ни было, даже если это окажется родной брат, что стало очевидным в инциденте с Хасаром, которого оговорил хонхотанский Тэб-Тэнгри.

Монгольские источники и, пожалуй, «Сокровенное сказание» в особенности, изображают Чингисхана благодарным человеком, порой помнящим о мельчайших заслугах своих сподвижников. Соответственно, когда наступает черед награждений, он эти заслуги перечисляет, причем подчеркивает огромную роль людей, поддержавших его в борьбе за главенство в степях. Так, восхваляя Боорчу и Мухали, он говорит: «Боорчу с Мухалием так и влекли меня вперед, лишь только я склонялся к правому делу, так и тянули назад, когда я упорствовал в несправедливости своей: это они привели меня к нынешнему сану моему» [Козин, 1941, § 205]^[2].

Для Чжурчедая, ранившего стрелой Сангума и тем самым спасшего Чингисхана от полного разгрома в неудачной битве при Халахалджин-Элэте весной 1203 г., он находит такие слова: «Вечное Небо открыло нам двери и путь. Ведь неизвестно, как повернулось бы дело, если бы Сангум не был ранен. Вот это и есть главная заслуга Чжурчедая» [Козин, 1941, § 208]. В восхвалении этого отважного воина Чингис еще раз упоминает Вечное Небо: «В Кереитском походе, мы, восприяв умножение сил от Неба и Земли, сокрушили и полонили Кереитский народ» [Козин, 1941, § 208].

Чингисхан не просто демонстрирует глубокую признательность; он также завещает и преемникам помнить о заслугах тех, кто вместе с ним трудился, созидая государство^[3]. Это завещание не раз звучит на страницах «Сокровенного сказания», выглядит чрезвычайно самоуверенным и производит впечатление приписанного ему позже, в годы правления его сына Угэдэя (1229–1241), когда, скорее всего, и создавалось это произведение. Например, «В грядущие дни сядут на престол мой потомки мои» [Козин, 1941, § 208]. Глядя на феномен Монгольской империи из XXI века, мы легко забываем о том, что ни в 1206, ни в 1227 гг. никто не мог бы поручиться в том, что спустя короткое время власть останется в руках «Золотого рода» Чингисхана. Даже законно избранный Угэдэй чувствовал, как этот добытый его родителем престол колеблется под ним самим^[4], и, надо полагать, пытался повлиять на летописание как на средство пропаганды.

Когда Чингисхану донесли о гибели его каравана в Отраре, он изрек: «Пойду войною на Сартаульский народ и законною местью отомщу за сотню своих посольских людей во главе с Ухуна. Можно ли позволить Сартаульскому народу безнаказанно обрывать украшенья моих златоцарственных поводьев?» [Козин, 1941, § 254]^[5]. На наш взгляд, эти риторические фигуры пока еще нельзя воспринимать как проявление имперского мышления Чингисхана; скорее всего, они появились в источнике задним числом. Реальной могла быть эмоциональная реакция сильного лидера на вызов, брошенный далеким противником. Не случайно он говорит о «законной мести». Ни торговый караван, разграбленный наместником Отрара Гайир-ханом (Иналчуком) — дядей хорезмшаха по материнской линии, ни погибшее от рук Гайир-хана монгольское посольство, явившееся выяснять причины столь вопиющего нарушения международных норм, сами по себе не послужили жертвами, требовавшими для искупления захвата земель хорезмшаха и уничтожения его самого. Первоначально Чингисхан лишь требовал наказания виновных — представляется, что в данном случае есть основания поверить в его мирные инициативы^[6].

Заслуживает внимания фраза, якобы произнесенная Чингисханом в ответ на слова сыновей, Чаадая и Чжочи, предложивших в случае гибели родителя в этом опасном походе править государством совместно под высшим руководством Угэдэя: «К чему же непременно парой? Мать-земля велика. Много на ней рек и вод. Скажите лучше — будем отдельно друг от друга править иноземными народами, широко раздвинув отдельные кочевья» [Козин, 1941, § 255]. Аналогично понимает этот пассаж И. де Рахевильц [The Secret History of the Mongols, 2004, p. 187]. Что здесь великий хан имеет в виду под «матерью-землей» и как это согласуется с управлением иноземными народами, ведь не может же называться матерью та земля, на которой живут иностранцы? К сожалению, объяснить это противоречие мы пока не можем.

Согласно «Сокровенному сказанию», Чингисхан не навязал свою волю в выборе наследника, но дал высказаться сыновьям, склонившимся в пользу Угэдэя, который якобы не только согласился стать ханом, но и «застолбил» этот пост для своих потомков [Козин, 1941, § 255]. Специалисты уже высказывали сомнения относительно аутентичности этого эпизода: вероятно, сторонники Угэдэя внесли определенную правку в текст «Сокровенного сказания» [Allsen, 1987, p. 41].

Государственное мышление, видимо, было присуще не только Чингисхану. Когда хонхотанский Тэб-Тэнгри с братьями стал переманивать на свою сторону все больше и больше людей и демонстрировать своеволие, любимая супруга Чингиса Бортэ напомнила ему, что он смертен — и как тогда быть? Ведь когда-то падет его тело, «подобно высохшему дереву», и тогда царство его в руках хонхотанцев уподобится «разметанной конопле» и «стае птиц» [Козин, 1941, § 245]. По-видимому, эти художественные образы входили в актив эпического творчества монголов той эпохи. Автор «Сокровенного сказания» повторяет их еще раз в контексте рассказа о подготовке Чингисхана к Западному походу, но на сей раз вкладывает их в уста другой жены Чингиса — татарки Есуй [Козин, 1941, § 254]. Откуда у него эта феминистическая тенденция, мы сейчас судить не беремся.

Весьма любопытна в русле нашей темы дискуссия Чингисхана с тангутскими императорами. Собираясь воевать против хорезмшаха, Чингис в 1218 г. отправил в Си Ся посла требовать войско, что подразумевалось в соответствии с прежним монголо-тангутским договором, и здесь он повторяет тезис о том, что сартаулы порвали его «златые бразды»: «Ты обещал быть моею правой рукой. Так будь же ею теперь, когда я выступаю в поход на Сартаульский народ, который порвал мои златые бразды». Вместо императора внезапно высказывается полководец Аша-Гамбу: «Не имеешь силы, так незачем и ханом быть!» Его реплика показательна. Не обладающий силой человек не может претендовать на ханское достоинство, причем речь здесь идет, очевидно, не просто о военной мощи, а о той внутренней силе, которая делает человека небесным избранником и возводит его на трон, — силе, которую обычно называют харизмой. Именно таков был Чингисхан. Отложив на время месть, он заметил: «И пусть это сбудется тогда, когда, с помощью Вечного Неба, я ворочусь, крепко держа золотые бразды» [Козин, 1941, § 256]. Надо полагать, и эту фраза приписали ему позже. Если Рашид ад-Дин верно передал эпизод с мольбой Чингисхана к Небу перед Западным походом, монгольский лидер не был абсолютно уверен в благополучном исходе дела: «В этом пламенении гнева он поднялся в одиночестве на вершину холма, набросил на шею пояс, обнажил голову и приник лицом к земле. В течение трех суток он молился и плакал, [обращаясь] к господу, и говорил: “О, великий господь! О творец тазиков^[7] и тюрков! Я не был зачинщиком пробуждения этой смуты, даруй же мне своею помощью силу для отмщения!”» [Рашид ад-Дин, 1952, c. 189].

Разбив хорезмшаха и вернувшись в Монголию, несмотря на плохое здоровье, Чингисхан решил все-таки выполнить обещание отомстить тангутам и отправил к ним посла со словами: «Некогда ты, Бурхан, обещал быть со своими Тангутами моею правой рукой, вследствие чего я и звал тебя в поход на Сартаулов, которые нарушили условия мирного договора. Но ты, Бурхан, не только не сдержал своего слова и не дал войска, но еще и ответил мне дерзкими словами. Занятый другими мыслями, я решил посчитаться с тобою потом. Ныне, совершив Сартаульский поход и, с помощью Вечного Неба, обратив Сартаульский народ на путь правый, я возвратился и иду к тебе, Бурхан, потребовать отчета». На тангутском престоле находился уже другой государь. Аша-Гамбу якобы опять ответил за императора дерзкими речами. «Да будет воля Вечного Неба!» — заключил Чингисхан затянувшийся спор [Козин, 1941, § 265]. Результатом стало, как известно, полное уничтожение тангутского государства. Там же, на тангутской земле, Чингисхан и скончался в 1227 г.

Подводя итоги, отметим следующее. Возможно, автор «Сокровенного сказания» вполне сознательно запечатлел не только то и не совсем то, что в действительности произносил Чингисхан, а то, что он должен был сказать в той или иной ситуации как человек, отмеченный Небом, может быть, даже как былинный персонаж. Информация прошла двойное преломление в зеркалах нарождающейся монгольской историографии: сначала — в зеркале генеалогической легенды, затем — в зеркале имперского мифа. Тем не менее мы присоединяемся к исследователям, полагающим, что сообщениям этого источника можно доверять. Даже если какие-то слова Чингисхана вымышлены, общая тенденция, несомненно, верна, и правдиво отражает эволюцию его представлений о власти, шедшую рука об руку с его собственным продвижением к вершинам власти. Ведущая идея «Сокровенного сказания», озвученная устами его главного героя, — не просто утверждение единоначалия, а закрепление единовластия в роду Чингисхана вплоть «до потомков потомков» его, причем источник подводит к идее господства не только над кочевыми народами, но и над всем обитаемым миром.

Литература / References

Анонимный грузинский «Хронограф» XIV века. Вып. I. Текст. Пер. Г. В. Цулая. М., 2005 [Anonymous Georgian “Chronograph” of 14^th Century. Vol. I. Tr. by G. V. Tsulaya. Moscow, 2005 (in Russian)].

Гильом де Рубрук. Путешествие в Восточные страны. Путешествия в восточные страны. М., 1997. С. 86–189 [Guillaume de Rubruk. Travel to the Eastern Countries. Travels to the Eastern Countries. Moscow, 1997. Pp. 86–189 (in Russian)].

Гумилев Л. Н. «Тайная» и «явная» история монголов ХII–ХIII вв. Татаро-монголы в Азии и Европе. М., 1977. C. 484–502 [Gumilev L. N. The “Secret” and “ Explicit” History of the Mongols in 12^th–13^th centuries. Tatar-Mongols in Asia and Europe. Moscow, 1977. Pp. 484–502 (in Russian)].

Дмитриев С. В. Версии коронации Чингис-хана с точки зрения политической логики. II. Ван-хан. Mongolica IV. СПб., 2008. С. 25–29 [Dmitriev S. V. Versions of the Coronation of Genghis Khan from the Political Logic Standpoint. II. Wang-Khan. Mongolica IV. Saint Petersburg, 2008. Pp. 25–29 (in Russian)].

Книга Марко Поло. Путешествия в восточные страны. М., 1997. С. 190–380 [The Book of Marco Polo. Travels to Eastern Countries. Moscow, 1997. Pp. 190–380 (in Russian)].

Козин С. А. Сокровенное сказание. Монгольская хроника 1240 г. М., Л., 1941 [Kozin S. A. The Secret History. Mongolian Chronicle of 1240. Moscow, Leningrad, 1941 (in Russian)].

Крадин Н. Н., Скрынникова Т. Д. Империя Чингис-хана. М., 2006 [Kradin N. N., Skrynnikova T. D. The Empire of Genghis Khan. Moscow, 2006 (in Russian)].

Матузова В. И. Английские средневековые источники IX–XIII вв. М., 1979 [Matuzova V. I. English Medieval Sources of the 9^th–13^th centuries. Moscow, 1979 (in Russian)].

Нацагдорж Ц. Чингис хааны сургаалын товчоон. Чингис хааны зарлигийн товчоон. Боть 1–2. Улаанбаатар, 2006 [Natsagdorj Ts. The Compendium of Teachings of Genghis Khan. The Compendium of Decrees of Genghis Khan. Vol. 1–2. Ulaanbaatar, 2006 (in Mongolian)].

Рашид ад-Дин. Сборник летописей. Т. I. Кн. 2. Пер. О. И. Смирновой. М., Л., 1952 [Rashid al-Din. Collection of Chronicles. Vol. II. Book 2. Tr. by O. I. Smirnova. Moscow; Leningrad, 1952 (in Russian)].

Скрынникова Т. Д. Идеи «Сокровенного сказания» о власти в летописях XVII в. Mongolica: К 750-летию «Сокровенного сказания». М., 1993. C. 157–168 [Skrynnikova T. D. The “Secret History” Ideas about Power in the Chronicles of the 17^th Century. Mongolica: To the 750^th Anniversary of the “Secret History”. Moscow, 1993. Pp. 157–168 (in Russian)].

Содномпилова М. Н. Образы Неба и Земли в мировоззрении монгольских народов. Altaica XIII. М., 2008. С. 104–112 [Sodnompilova M. N. Images of the Sky and Earth in the Worldview of the Mongolian Peoples. Altaica XIII. Moscow, 2008. Pp. 104–112 (in Russian)].

Тимохин Д. М. Соперник Чингиз-хана: хорезмшах Джалал ад-Дин Манкбурны, личность и эпоха. М., 2013 [Timokhin D. M. The Rival of Genghis Khan: Khorezmshah Jalal al-Din Mankburny, Personality and His Era. Moscow, 2013 (in Russian)].

Хазанов А. М. Мухаммед и Чингис-хан в сравнении: роль религиозного фактора в создании мировых империй. Монгольская империя и кочевой мир. Улан-Удэ, 2004. C. 382–406 [Khazanov A. M. Mohammed and Genghis Khan Compared: The Religious Factor in the Creation of Global Empires. The Mongol Empire and the Nomadic World. Ulan-Ude, 2004. Рр. 382–406 (in Russian)].

Шихаб ад-Дин Мухаммад ан-Насави. Сират ас-султан Джалал ад-Дин Манкбурны (Жизнеописание султана Джалал ад‑Дина Манкбурны). Изд. текста, пер., комм., прим. З. М. Буниятова. М., 1996 [Shihab al-Din Muhammad an-Nasawi. Sirat as-Sultan Jalal al-Din Mankburny (The Life of Sultan Jalal al-Din Mankburny). Ed., trans., comm. by Z. M. Buniyatov. Moscow, 1996 (in Russian)].

Allsen T. T. Mongol Imperialism. The Policies of the Grand Qan Möngke in China, Russia, and the Islamic Lands, 1251–1259. Berkeley, 1987.

Atwood Ch. P. Pu’a’s Boast and Doqolqu’s Death: Historiography of a Hidden Scandal in the Mongol Conquest of the Jin. Journal of Song–Yuan Studies. 2015. 45. Pp. 239–278.

Munkh-Erdene L. Where Did the Mongol Empire Come From? Medieval Mongol Ideas of People, State and Empire. Inner Asia. 2011. Vol. 13. 2. Рp. 211–237.

Rachewiltz Igor de. Heaven, Earth and the Mongols in the Time of Činggis Qan and His Immediate Successors (ca. 1160–1260) — A Preliminary Investigation. A Lifelong Dedication to the China Mission. Essays Presented in Honor of Father Jeroom Heyndrickx, CICM, on the Occasion of His 75^th Birthday and the 25^th Anniversary of the F. Verbiest Institute K. U. Leuven. Vol. 17. Leuven, 2007. Pp. 107–139.

The Secret History of the Mongols: A Mongolian Epic Chronicle of the Thirteenth Century. Tr. and comm. by Igor de Rachewiltz. Vol. I. Leiden, Boston, 2004.

1. Юлий Иванович ДРОБЫШЕВ, кандидат исторических наук, кандидат биологических наук, старший научный сотрудник Института востоковедения РАН, Москва; altanus@mail.ru

   Yuliy I. DROBYSHEV, PhD (History), PhD (Biology), Senior Research Fellow, Institute of Oriental Studies RAS, Moscow; altanus@mail.ru

   ORCID ID 0000-0002-9318-4560 ↑

2. В силу не вполне понятных причин Чингисхан изменил свои традиции и «забыл» отблагодарить верного Боорчу материально, и это событие в поздней монгольской историографии приобрело характер поистине эпический, породив легенду об «испытании» Боорчу Чингисханом. ↑

3. Среди историков уже давно ведется спор о статусе созданного Чингисханом политического организма. Мнения варьируются от признания его настоящим государством до тех или иных вариантов вождества. Мы не обсуждаем в настоящей статье этот вопрос и употребляем термин «государство» с известной долей условности. ↑

4. Этот тезис обстоятельно обосновывается в работе К. Этвуда: [Atwood, 2015, p. 239–278]. ↑

5. И. де Рахевильц объясняет слова о «поводьях» как прочную связь, соединяющую хана с другими правителями, обязанными ему верноподданностью [The Secret History of the Mongols, 2004, p. 181]. Несмотря на то что хорезмшах Ала ад-Дин Мухаммад (1200–1220) не имел в отношении Чингисхана никаких вассальных обязательств, сложно судить, была ли эта фраза приписана Чингисхану позже. По свидетельству Шихаб ад-Дина Мухаммада ан-Насави — личного секретаря последнего из династии хорезмшахов Джалал ад-Дина Манкбурны (1220–1231), Ала ад-Дин Мухаммад отправлял в Монголию собственноручно подписанное письмо, гарантировавшее обеспечение безопасности прибывающих оттуда в Хорезм купцов [Шихаб ад-Дин Мухаммад ан-Насави, 1996, c. 74]. К сожалению, больше ничего о его содержании неизвестно. ↑

6. Вопрос, кто был виноват в развязывании войны между Чингисханом и хорезмшахом, видимо, еще далек от окончательного решения. Подробнее см.: [Тимохин, 2013, c. 83–103]. ↑

7. Т. е. таджиков, как называли тогда персоязычные народы. ↑